Дон нам батюшка, а Ростов – папа. Вечный конкурент Одессы-мамы, город, чей умопомрачительный колорит не поддается ни ходу времен, ни смене властей.
Устоять перед его опасным обаянием и не потерять себя — задача не из простых. А вот наш герой, рожденный и выросший в самом сердце «криминального рая», решил ее успешно.
Всю свою сознательную жизнь Владимир Пилипко занимался музыкой. В юности играл на аккордеоне и пел в перерывах между сеансами в ростовских кинотеатрах. Потом долгие годы преподавал, взращивал новые таланты не покладая рук.
И ныне, в свои 84, этот седовласый джентльмен с тросточкой подтянут, элегантен и помнит все — о себе, о людях, об эпохе. Этот город он знает как свои пять пальцев. А родиться ему привелось в самом центре «ладошки» — в опасной близости к Старому ростовскому базару.
Там собиралася компания блатная
В донской столице было два главных криминогенных района. Первый – Богатяновский спуск. Это было средоточие всевозможных воровских «малин», «майданов» — игорных притонов и «ям» — скупок краденого. Именно здесь можно было встретить весь цвет уголовного царства: домушников, краснушников, гоп-стопников, медвежатников и элиту преступного мира — щипачей-карманников. Они-то и были основными кормильцами преступного братства, поскольку содержали весь общак.
Второй район прилегал к Старому базару. На Старопочтовой, Рождественской, Тургеневской и Воронцовской промышляли исключительно щипачи. Мальчишки 30-х хорошо знали обитавших здесь воров в законе: Сильву, Кузнеца, Гомошку и братьев Шумаковых. Эти профессионалы высокого класса, прежде чем «выйти в люди», отрабатывали свое мастерство на манекенах с колокольчиками.
Каждому детенышу — по «птенцу»
— Мы были нужны им, а они нам! — объясняет Владимир Ефимович. — Все выходные дни, а они приходились на 6-е, 12-е, 18-е, 24-е и 30-е число каждого месяца, для щипачей были праздниками.
Украв у зазевавшейся хозяйки хлебные карточки, воры поручали нам, малолеткам, обмен талонов на хлеб в магазине. За это каждый из нас получал «птенца», или «птюху». Так назывался хлебный довесок, который и был нашей «зарплатой» и съедался в минуту.
В стране свирепствовал голод, а благодаря «птенцам» пацаны со Старого базара были хоть как-то сыты. Как же нам было не восхищаться своими старшими приятелями — ловкими, хитрыми, отчаянными?
Здравствуйте, урки!
В 1934 году в Театре рабочей молодежи (ныне это Театр на Свободе) давали пьесу Николая Погодина «Аристократы». Тема была ангажирована Советской властью — трудовое перевоспитание урок на Беломорканале. Главную роль вора в законе Кости-Капитана с блеском сыграл Петр Лобода, в будущем — Народный артист СССР. Его
100-летие Ростов отметил в 2007-м году.
Задолго до описываемых в пьесе событий драматург Погодин работал в газете «Приазовский край» и добросовестно посещал злачные места, поэтому не понаслышке был знаком с преступным миром. Словом, писал с натуры. Прототипы его персонажей были обитателями ростовского «дна». Кроме харизматичного Кости, в «Аристократах» появлялась Сонька — Золотая ручка. Эта привлекательная блондинка со шрамом на щеке промышляла в районе Старого базара и воспринималась ростовчанами как местная достопримечательность.
Когда 12-летний Володя Пилипко с другими мальчишками впервые увидели этот спектакль в постановке ТРАМа, их восторгу не было предела. Костя-Капитан, появляясь на сцене, приветствовал собратьев возгласом: «Здорово, урки!» — и публика рукоплескала и неистовствовала, узнавая в героях пьесы «своих».
Другие персонажи — воры Лимон и Берет — с почтением говорили друг другу:
— Так это ж Костя-Капитан, ростовский вор в законе!
И земляков «авторитета» распирала гордость, переливаясь через край, наполняя и партер, и галерку, и ложи.
Ангел мой, щипай со мной!
Спору нет — отрицательные образы часто удаются писателям лучше положительных. Злодей интересней и ярче праведника, в нем больше красок и нюансов, он более живой и человечный. Так и выведенные в «Аристократах» уркаганы пленяли юные души своей дерзостью и вызывающей свободой.
Конечно, по законам жанра и догмам соцреализма, ГУЛАГ — во всяком случае, в рамках театральной сцены — укатает этих сивок и сделает из них честных тружеников. Но пока не грянет столь грустный и предсказуемый финал, они останутся «аристократами» — в особой отстраненности от стертой толпы советских граждан, в самом нежелании пахать на власть.
Да и прототипы литературных блатарей обладали магнетической притягательностью, противостоять которой мальчишкам было очень трудно. Аккуратные, точные в жестах, по-своему изящные джентльмены удачи и верные рыцари воровского кодекса. «Хочешь, научу?» — как бы походя спрашивали они молодняк, нащупывая в случайных помощниках будущую смену.
Робин-Гуды или крысятники?
Благодарение небу, мать и сестры Володи Пилипко чутко следили за тем, чтобы мальчик не ушел к ворам. Девчонки «пасли» его на улицах и переулках криминального рая. Мать никогда не била, но была строга и категорична в моральных постулатах.
Хотя какая там мораль в голодных тридцатых… Володя с товарищами не стали карманниками, но краснушниками им побывать пришлось. Так называли тех, кто на ходу впрыгивал в красные товарные вагоны с зерном с Парамоновских мельниц, молниеносно запихивал за пазуху добычу и через металлическое окошко сигал обратно с тремя-четырьмя килограммами еды на пузе под рубашкой…
За это зерно Володю дома ругали. Ругали, но ели всей семьей. А вот дядя его загремел на лесоповал за два мешка бураков, вынесенных с поля. Ибо государство, по полной программе ограбившее своих граждан под видом колхозного строительства, очень не любило, когда воровали у него. И вынуждало население к тотальному воровству.
Ибо, чтобы не отдать концы, граждане тянули если не у советской власти, то у таких же голодранцев, как они сами. Ведь никто не считал, сколько народу обрекли на голодную смерть ростовские «Робин-Гуды», тыря хлебные карточки у незадачливых обывателей.
Вдоль обрыва, по-над пропастью
Факт остается фактом: ни сам Владимир Пилипко, ни товарищи его детства так и не влились в криминальный мир, который вязкой трясиной обступал их со всех сторон. Ходили несколько лет по краю своими детскими ножками, но в пропасть не провалились.
Выжив благодаря «птюхам» во время голодного мора 30-х годов, все Володины друзья по улице погибли в Великую Отечественную. Ни один его ровесник не вернулся с войны домой, на Воронцовскую. Впрочем, та же участь постигла и их соседей-«аристократов». Все они сгинули в жерле истории. Остались память и надежда, что царь Соломон был не прав. Ничто не проходит зря, и у самых трагических уроков есть свой мучительный смысл.
Ирина РОДИНА